— Да, очень.
— И мне тоже бы хотелось. Я и сам не прочь одеть что-нибудь особенное.
— Думаю, мы все наденем.
— Но первая…
Мартин заметил, что губы Вильяма раскрываются, но он не произносит ни слова — как в немом кино. Что это? Уход от опасной темы? Снисходительность?
А может быть, уход от опасной темы и был снисходительностью?
Нет места ни вздохам, ни утешениям, ни упрекам, ни словам прощения. Лес полон волков.
И ни доброта Бога, ни Правосудие не поможет им. Могла бы помочь природа, но природа стремится к балансу.
Лес также был полон и охотников.
Пилоты бомбардировщиков встретились на складе оружия. Там уже их поджидали Мартин и Мать Войны. Между ними висело изображение окрестностей Небучадназара, которое медленно, но необратимо менялось: лунный серп рос на глазах, до полной луны оставалось не более пары часов.
Тереза и Вильям плавали рядом со своими кораблями. По выражению их лиц трудно было понять, о чем они думают в данный момент. Вскоре к Вильяму присоединился Фред Сокол. Стефания в одиночестве стояла около своего корабля, Юэ Желтая Река — рядом со своим. Здесь же были и остальные пилоты семи готовящихся к вылету бомбардировщиков: Нгуен Горная Лилия, Джимми Шоколадка, Майкл Виноградник, Ху Восточный Ветер, Лео Персидский Залив и Нэнси Летящая Ворона.
Мартин старался скрыть свои чувства — скрыть, что больше всего на свете ему сейчас хотелось бежать и просить снисхождения у какой-нибудь сверхестественной силы, которая способна была проконтролировать события. В своем дневнике Мартин записал:
В это утро мы, как всегда, занимались любовью, потом завтракали. Мы поклялись друг другу, что обязательно поженимся, когда вернемся. « И у нас обязательно будут дети», — сказала она. Я не возражал. Когда мы выйдем из-под власти момов, мы станем дееспособными. Мы будем делать детей, любить друг друга, жить без оглядки, — иногда спорить, чувствовать то радость, то отчаяние. Но прежнее никогда не вернется к нам. Мы выполним нашу Работу, и все — мы свободны, мы никому ничего не будем должны. Ну, пожалуйста, Господи, сделай так…
Дети собрались в значительно меньшем, чем это было на «Спутнике Зари». помещении склада оружия. Тусклые, почти невидимые, поля не затемняли шеренгу Венди и Потерянных Мальчиков. Мартин почувствовал, что он должен сказать детям напутственные слова.
Ему перехватило горло, и какой-то момент он не мог выговорить ни слова. Сделай это. Мартин мучительно прочистил глотку, сглотнул слюну и произнес хриплым голосом:
— Вы самые прекрасные люди, каких только я знал. Вы все — добровольцы и мои друзья. Все пять лет мы знали, что нам предстоит сделать, какова причина, по которой мы посланы сюда. Мы всегда старались делать все, как можно лучше, и момы знают это.
Он повернулся к Матери Войны. Не было ни репетиций, ни предварительных дискуссий между ними, какова должна быть эта церемония, и Мартин подумал, — Черт тебя побери, если ты не введешь меня сейчас в курс событий, не скажешь что-нибудь.
Мать Войны не обманула его ожиданий.
— Вы действительно выполняли все, как нельзя лучше, — сказала она. — Чувствуя огромную ответственность, вы усердно тренировались. Это не соревнования, но симпатии момов на вашей стороне.
Они нам симпатизируют? Они способны на чувства?
— Корабль Правосудия с удовольствием работал с вами, — продолжала Мать Войны. — Но вы больше не дети. С сегодняшнего дня вы равноправные партнеры в деле Правосудия.
— Отлично, — откликнулась Ариэль.
— Мы проголосовали и приняли решение и теперь мы должны действовать, — сказал Мартин. Он поднял кулак, ясно осознавая всю символичность этого жеста. Внезапно его охватила яростная страсть, и он поднимал кулак все выше и выше, — Во имя Земли, во имя нас, во имя нашей памяти, во имя нашего будущего.
Его глаза стали влажными. Казалось, не плакала только Тереза — все остальные, чьи глаза встретились с глазами Мартина, не смогли сдержать слез. Ариэль вытирала слезы рукавом, ее одервеневшая фигурка и лицо, на котором застыло выражении муки и страдания, казалось, говорило: Господи, прокляни все это. Я ведь тоже человек.
Дети, не сговариваясь, потянулись к складу оружия. Мартин вошел туда последним, вслед за Матерью войны. Его глаза задержались на Терезе не более трех секунд, но в это мгновение спресовалась целая жизнь. Они одновременно отвели взгляд друг от друга — люк закрылся. Теперь только по изображению жезлов оставшиеся могли увидеть, как пилоты входят в бомбардировщики.
Открылись внешние люки корабля, и светящиеся поля вытолкнули бомбардировщики из «Черепахи».
Дети устремились в столовую, к полусфере, чтобы пронаблюдать, как корабли покидают «Черепаху». Мартин, выбитый из колеи, направился в носовую часть. Из исследовательской команды здесь были только Хаким и Дженнифер.
Хаким слабо улыбнулся Мартину. Дженнифер кругами летала вокруг звездной сферы, показывающей сейчас бомбардировщики, которые шли уже в сотнях метрах от хвоста «Черепахи».
— Все дети в столовой? — спросил Хаким, возможно, для того, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Мартин кивнул
— Я не могу там находиться, — тихо произнес он, — я чувствую себя дерьмом. Я не могу быть в толпе.
Хаким положил руку на плечо Мартина.
— Как вы думаете, все пройдет хорошо? — спросил Мартин.
— Не знаю. Я не телепат, — отозвалась крутившаяся сейчас в самом носу Дженнифер.
— Все пройдет хорошо, — спокойно сказал Хаким.