— Пожалуйста, не превращайтесь в параноика, — ответила женщина.
— Скажите, вы действительно понимаете, что делаете? И знаете, что нас ожидает?
Она загадочно улыбнулась, оглянулась по сторонам, потом отрицательно покачала головой.
— Опасность никому из вас не угрожает.
— А что если у меня на руке вырастет гриб?
— Я видела такое однажды, — заметила дежурная. — Астронавт превращается в пузырь. Как назывался этот фильм?
— »Надувное нечто».
— По-моему, «Надуманное нечто».
— Вот-вот. То ли «надувное», то ли «надуманное». Черт побери, что вы предпримете, если мы и вправду заболеем?
— Будем лечить. Для этого вы и находитесь здесь, — убежденно заявила она.
Раздался сигнал вызова, и Эдвард нажал на маленькую красную кнопку под мигающей лампочкой на панели. Из восьми лампочек и восьми кнопок, расположенных там, действовали только три пары.
— Слушаю.
— Говорит Минелли. Ко всему прочему, здесь ужасно кормят. Тебе нет прощения: зачем ты только обратился к военным?
— Я думал, они знают, что делать.
— Знают ли?
— Похоже на то.
— Они не собираются, случайно, отослать нас на шаттле в космос?
— Сомневаюсь.
— Жаль, что я не знаток медицины, или биологии, или чего-нибудь в этом роде. Тогда я бы смог хотя бы догадаться, что у них на уме.
— Возможно, они изолировали весь Шошоне, — предположил Эдвард. — Возможно, перекрыли дороги в город и оцепили гору.
— Или обнесли забором Калифорнию, — отозвался Минелли. — Да им и этого мало — огородили все западное побережье. Возводят стену поперек равнины, чтобы не допустить вывоз фруктов и овощей.
При помощи селектора они могли разговаривать все вместе или беседовать вдвоем. Таким же образом они общались с наблюдателями и дежурными офицерами. Реслоу присоединился к разговору.
— Здесь находимся только мы да четыре военных разведчика. На свободе осталась продавщица, как ее там…
— Эстер, — напомнил Эдвард. — Еще парнишка со станции обслуживания.
— То есть, они задержали лишь тех, кто дотрагивался до этой штуковины или приближался к ней настолько, чтобы вдохнуть ее микробы.
Теперь в разговор вступила Стелла:
— Итак, что же нам делать?
Мужчины не ответили.
— Держу пари, моя мать в бешенстве.
Никому пока не разрешалось пользоваться внешним телефоном.
— Это вы, хозяйка магазина? — спросил Эдвард. — Я хотел поблагодарить вас…
— За то, что я позволила вам позвонить? Действительно, мило с моей стороны, не так ли? Моя семья владеет магазином, кафе, стоянкой грузовиков, распределительной станцией пропана, пивными автоматами. Огласки не избежать. Надеюсь, мама в порядке. Боже, надеюсь, она на свободе. Скорей всего, она уже связалась с нашим адвокатом. Я похожа на избалованного богатого ребенка, верно? «Вот придет моя мамочка, и вам попадет». — Она засмеялась.
— У кого-нибудь еще есть влиятельные знакомые или родные? — спросил Эдвард.
— Нашего возвращения ожидают только через две недели, — ответил Реслоу. — Никто из нас не женат… А ты, Стелла… замужем?
— Нет.
— Ну вот, — заключил Минелли, — ты единственная наша надежда, Стелла.
— Не будьте пессимистом, — прервал его наблюдатель, старший лейтенант лет двадцати пяти.
— Нас подслушивают? — закричал Эдвард, слишком возмущенный, чтобы сдержаться.
— Естественно, — согласился наблюдатель, — я слушаю. Все ваши действия записываются на магнитофон и видео.
— И вы что, проверили наши личные дела? — спросила Стелла.
— Уверен, что служба безопасности сделала это.
— Черт возьми! — взорвалась она. — Не рассчитывайте на меня, мальчики. Студенткой я числилась в радикалах.
Эдвард подавил злость и негодование и выдавил улыбку.
— В радикалах? Так же, как и я. А ты, Минелли?
— К черту! Нет. В первый раз я голосовал за Хемптона.
— Предатель! — прокомментировал Реслоу.
— О мертвых плохо не говорят, — напомнил Эдвард. — Он много сделал для науки. Например, поддерживал космические программы.
— И срезал расходы на внутреннее развитие, — добавила Морган. — Но Крокерман не лучше.
— Может, попытаться встретиться с президентом? — предложил Минелли. — По телевизору.
— Мы останемся здесь до конца жизни, — провозгласил Реслоу так торжественно, словно вручал премию Винсента. Слова геолога прозвучали и серьезно, и нарочито мелодраматично.
— Кто из нас самый старший? — поинтересовался Эдвард, сознательно заявляя права на лидерство, чтобы отвлечь друзей от размышлений о будущем. — Мне тридцать три года.
— А мне тридцать, — сказал Минелли.
— Двадцать девять, — объявил Реслоу.
— В таком случае, я старше всех, — заметила Стелла.
— А сколько тебе лет? — спросил Эдвард.
— Не твое дело.
— Они-то знают, — предположил Реслоу. — Спросим у них.
— Не сметь! — со смехом предупредила Морган.
Слава Богу, подумал Эдвард, мы в хорошем настроении, настолько хорошем, насколько это возможно. Нас не подвергают мучениям, если не считать нескольких уколов. Нет смысла стараться узнать друг о друге побольше. У нас хватит времени для этого.
— Эй, — взвизгнул Минелли, — кто-нибудь! Мое лицо… Мое лицо… На нем что-то растет.
Сердце Эдварда учащенно забилось. Никто не проронил ни слова.
— Слава Богу! — продолжил Минелли через несколько мгновений, очевидно добиваясь как можно большего эффекта. — Да это борода. Эй, подать сюда электробритву!